— Продолжайте, пожалуйста.
Федор Никифорович глянул на него хитро.
— Заинтересовались? Ну так вот. В своем времени ваша девушка обладала малой «бытийной массой».
Сигизмунд вдруг вспомнил, что Лантхильда была близорука.
— Оказавшись здесь, — продолжал Федор Никифорович, — она… — Он замялся, подбирая слова. — Вы знакомы с мичуринской практикой? Черенок можно привить другому дереву… В нашем мире девушка была привита к новому стволу — и привита успешно. Вы говорите, она забеременела. В перспективе, судя по всему, у нее должно было появиться жизнеспособное потомство.
Сигизмунд яростно боролся с потребностью напасть на партийного старца и нанести ему увечье. «Жизнеспособное потомство»! Прямо как об овце рассуждает… Человек-винтик…
Если Федор Никифорович и подозревал о подавляемых порывах Сигизмунда, то виду не подавал. Продолжал невозмутимо:
— Таким образом, бытийная масса вашей подопечной резко увеличилась и — Анахрон не смог ее удержать. Вот тут-то и кроется, Стрыйковский, главная загадка… Не буду посвящать вас в теорию, это ненужно… Если воспользоваться грубой аналогией с удочкой, то рыба может сорваться с крючка. Это понятно. Но, будучи пойманной, снова самонасадиться на крючок, отправиться назад в воду и там отцепиться — такого просто не может быть. Поверьте, Стрыйковский, такого НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. Все равно, что камень покатится вверх по склону горы.
— А дестабилизация Анахрона? Вы же сами говорили…
— Не городите чушь, Стрыйковский. Причем здесь дестабилизация?
Рыбка на крючке, стабилизация-дебилизация, бытийная масса… Блин!.. Сигизмунд не на шутку разозлился.
— Я не Стрыйковский! Морж моя фамилия! Сигизмунд Борисович Мо-орж!
Федор Никифорович хлопнул ладонью по столу.
— Пожалуйста, без истерик! Вы не у этого… как его… психоаналитика! Говорите, вы на машине? Поехали. Посмотрим место. Заодно хозяйство примете.
— Какое хозяйство? — ошеломленно спросил Сигизмунд.
— Ваше, товарищ Морж. ВАШЕ! Отныне — ваше. Спецовка у вас дома найдется?
— Скафандр, что ли?
— Неумно. Ватник есть, роба?
— Найдется. А мы что, прямо на зону? — глупо сострил Сигизмунд. — Номер там выдадут или здесь пришивать… из старой простыни.. «Ща» там, цифирки…
Федор Никифорович на эту выходку не обратил внимания. Полез в кладовку, вытащил оттуда окаменевшие кирзовые сапоги и… синий зековский ватник без воротника. Затем со страшным лязгом извлек старые ржавые ограждения с привязанными загодя красными тряпочками. Такие ставят дорожные рабочие.
— Несите в машину, — приказал Федор Никифорович. Сигизмунд только подивился: вот ему, Сигизмунду, почти сорок лет, генеральный директор — и какой-то ветхий полузнакомый старец гоняет его как мальчишку! Но закалка у Никифоровича была, как говорится, стальная: возражать ему было не проще, чем едущему на тебя танку.
И прихватив ограждения с кумачовыми тряпками, Сигизмунд потащился во двор. Никифорович сказал ему в спину, что сейчас, мол, выйдет.
Ждать старика пришлось долго. Сигизмунд с угрюмством стал уже подумывать, не хватил ли дедка удар, когда рядом с машиной нарисовалась неприметная фигура. Ничто в этой фигуре не ласкало глаз. В ватнике и кирзовых сапогах, в мятой кепчонке и «беломориной» на губе Федор Никифорович как на родного брата походил на дядю Колю-водопроводчика.
И с ходу напустился:
— Что вы тут стоите как столб? Грузите ограждения!
Сигизмунд послушно упихал одно ограждение в багажник. Второе не влезло. Сунул его на заднее сиденье. Никифорович уже сидел на «лантхильдином месте», дымил.
— Поехали, — сказал он нетерпеливо.
Сперва ехали молча. Потом Сигизмунд, тяготясь молчанием, завел беседу.
— Я вот, гляжу, компьютер у вас, Федор Никифорович…
— Хорошая вещь, — охотно согласился старик. — Нам бы такое да в 38-м году! Ведь на логарифмических линейках первый Анахрон обсчитывали… А второй на «железных „Феликсах“ и на „Мерседесах“… Вот вы человек молодой, небось, не знаете, что это такое…
— «Феликса» видел, — обиделся Сигизмунд. — Арифмометр как арифмометр…
— А «Мерседесы»?
— Тоже.
— Эх, вы… Это электрический арифмометр… Громадина такая, вроде носорога. Там, где считали, грохот стоял как в забое.
— М-да, — сказал Сигизмунд.
— Молодое поколение тех трудностей не знает, которые нам преодолевать пришлось, — молвил Федор Никифорович.
— У нас свои трудности, — сказал Сигизмунд. — Еще более трудные. Вот вы говорите — «бытийная масса» должна быть маленькой. Стало быть, бесперспективным должен быть человечишко, иначе не перенесет его Анахрон. А ежели хворые да убогие бы посыпались? Как бы вы от них получали строителей коммунизма?
— Понимаете, молодой человек, вы не думайте, что мы тогда глупее вас были. Аспид рассуждал так: чтобы зонд переносил людей физически крепких и обреченных на гибель в своем времени, требуется разместить его в таком месте, куда стекаются люди, соответствующие этим двум характеристикам. То есть — в места отправления культа. Туда рабов приводили в жертву приносить, туда воины приходили. Жрецы, кстати, тоже люди не хворые — хворому да увечному жрецом не стать.
— А как вы узнали, где у этих древних находятся места отправления культа? По раскопкам, что ли?
— Зачем по раскопкам? Где мы решим — там и были!
— Как это? — не понял Сигизмунд.
— Это была идея Аспида. Древние люди видели в камнях странной формы или большого размера воплощение неких надприродных сил, которым они поклонялись. Энгельса-то читали?